Волшебный слизень
За тысячу-другую лет, сквозь тьму веков в очень древние доисторические времена на территории Великого Новгорода проживал один парень по имени Ностр. И был он знатным охотником, да настолько, что молва о нём просочилась и в Киевскую Русь. Ещё он был отважен и добр.
В скором времени вождь полян и древлян Олертофикс послал в Новгород своего чёрного эльфа Визигота выведать, почему Ностр так искусен.
Визигот проник в тогда ещё просто очень большую деревеньку, но вида никому не подал о своём присутствии, начав вынюхивать каждую мелочь.
Ностра любила вся деревня. Ежедневно он вставал в четыре часа утра и, не дожидаясь солнца, производил очистку своего участка от сорняков, размахивая серпом туда-сюда. Потом шёл дальше по хозяйству: корова, куры и так далее, защищая их от волков и лисиц.
Сам Ностр никогда не обижал животных, но медведь и вправду был вреден – с тех пор одеждой юному охотнику служила его густая и тёплая шкура.
На состязаниях охотнику не было равных – зоркий глаз, острое ухо, громкая речь, природная сила, быстрые ноги и дивный рассудок. Его не брала стрела, меч тупился об его тело, огонь и лёд дружили с ним. Вместе с тем парень никогда не был в плохом настроении, никогда заведомо не нанося ущерб – помогая бедным, он опередил Робин Гуда.
Целыми днями Ностр носился как угорелый, всюду расставляя правду, разнося благодатную справедливость, смывающую грязь, как драй в родниковом ключе. Иногда он выполнял мелкие поручения миролюбивого характера и даже отказался возглавить дружину новгородскую. Отказался он и от женской любви и ласки, предпочтя уединённость. Лишь иногда он появлялся у друида, поившего его полезным и вкусным берёзовым соком. То был не от мира сего покрытый струпьями дряхлый старик, который ходил по близлежащим селениям и всячески всем помогал.
Попутчиком Ностру служил один волшебный слизень по имени Унгголд, который его всегда выручал, делал невидимым и помогал прятаться.
Слизень и сам был очень привязан к хозяину – они родились и выросли вместе. Унгголд менял цвета, как хамелеон, то становясь сизым, то приобретая зеленоватый, а то и огненно-рыжий оттенок.
Ностр благодаря слизню мог прокрасться с ним и на тайный совет, и взобраться на башню, и укрыться в избушке.
Всё это Визигот преподнёс на блюдечке с голубой каёмочкой своему вождю, ожидая награды в кулончик с золотыми монетами, который можно надеть на шею и расхаживать взад-вперёд с гордо поднятой головой, прекрасно осознавая, что блестяще выполнил свою миссию.
— Достань теперича мне этого слизня, друже. — Обратился к своему чёрному эльфу Олертофикс. — Вынь да положь.
Получив заветный кулончик с не менее заветным содержимым, Визигот пропал в чулане – он там обитал. А затем, вдоволь насмотревшись на свой подарок, игриво зевнул и отправился восвояси.
В это время главный друид новгородской деревни Грандфатхер готовил яд; бесконечно ледяной яд. Но внезапно взгляд его упал на другой котёл, жидкость которого иногда становилась зеркалом, отражающим реалии. И увидев, что на уме у Олертофикса, Грандфатхер велел слизню на время исчезнуть вовсе, а Ностру наказал:
— Беги в тёмный-тёмный лес, чадо моё, и беги без оглядки! В тот, что Старинным зовётся. Всегда я оберегал всех от него, но именно он должен спасти и помочь. И напиши весточку, передав с птицею лесною.
Так Ностр и сделал.
Зима выдалась холодная и снежная и охотник, сойдя на низкую дорогу и по пояс, увязая в белой пелене, медленно приближался к гнетуще зловещему лесу, к стыду своему впервые признав, что это побег.
Лес и вправду был очень стар и, войдя туда, парень погрузился во мрак. Всюду пихты, лапчатые ели, смоляные сосны, кое-где – лиственницы. Их тяжёлые ветки и без того трепали запыхавшегося и взмокшего Ностра, и это отнюдь не были нежные объятья и прикосновения – то был бич, стегающий довольно болезненно. Воистину мокрый от тепла и дыхания деревьев и кустарников лес был суровым местом; над изголовьем непроходимой чащи не летала живность, зато кружили скверные вадеры.
Внезапно время остановилось. Кроны застыли, до этого слегка раскачиваясь в ритм слабому ветру. Неожиданно для себя Ностр ощутил резкую смену времён года – вот, происходит его погружение в норвежскую осень, и уже не голосемянная игольчатая хвоя рядышком, но мощная дубрава. Наступила характерная для того периода ливневая пора, и Ностр ведомый автоматизмом движений испытал на себе не только окат прохладной росой, но и наплыв тихой печали и тоски.
Охотник не был лишён светлых веяний, и запел песнь. И вот, рассеялся тогда негатив и, минуя зиму, осень мгновенно перешла в весну.
Как же заблагоухало всё сразу! Воздев руки к небу и благодаря от всего сердца Ярилушку родного, припал Ностр на колени, дабы собрать как можно больше васильков, фиалок, сирени и колокольчиков для своего букета, чтобы отнести той бабушке, которая однажды напоила его, уставшего, тёплым молоком.
Пришло и лето. Ностр же всё никак не мог взять в толк, куда же он попал, и что же за чудесный лес такой, да как же из него выбраться.
Но вдруг окуталось полесье тьмой и морозом – больше ничего яркого, и всё вернулось на круги своя. Перестало всё вращаться и застыло, отдавая ледяною тишиной. Ностр, осмотревшись, разглядел, как среди кустов плачет кто-то маленький. Раздвинув их, обрадовался парень: нашёлся его слизень, магический Унгголд. Перестал вскоре хныкать друг, накормленный ягодами и грибами, что выбились из-под корней могучих и древесных. Сунул Ностр его за пазуху и стал думы претворять, куда бежать и что же делать дальше. Не знал он, что сталось с местечком, где он жил…
В ярости великой пребывал от временного бессилия Олертофикс и, воззвав к Даждьбогу, наслал на Новгород Великий не менее великую бурю – да такую, что сгубила урожай весь на корню. Деморализованный народ не смог упрямо и открыто противостоять киевскому войску: вождь был вне себя от гнева. В злости своей великой он спешно спрыгнул со своего гнедого коня, велев отыскать проклятого мага.
Друида найдя, привели.
— Где? Где слизень, гнусный чародей? И где его хозяин?
Грандфатхер молчал.
Тогда один из приближённых князя разбил тому лицо, сшиб с ног и поволок к пропасти – тот проживал на неподвластном утёсе.
Тут Визигот ненароком глянул в чан событий, который являлся глазами и ушами волшебника.
— Ностр укрывается в Старинном полесье. И слизень с ним, я чувствую…
Тогда Олертофикс, взмахнув палицей да кинжалом, отрубил кудеснику ногу, дабы не смог ходить он за промысел валинорской устрицы и отказ выдать беглецов, а ныне невольно подданных.
Уходя, вождь изжёг деревню дотла, и погибли там все, потому что все как один заступились за Ностра. Не брали Новгород ни сила, ни измор; но завеса огненная решила всё и навсегда: расправилось пламя языкастое со всеми деревянными постройками.
Ведь если будет слизень у меня – князем мира вскоре стану я.
Выкорчуют для меня все пни и песни петь все будут до зари.
Ведь если будет слизень у меня – значит, жизнь прожита не зря.
Хитростью сгублю я и – дрожи земля, моих врагов сгнои.
Разрушив деревню, но, не подчинив её своей воле, ринулся Олертофикс со всей ратью своею да в Старинный лесок. И найдя, убили бы парня молодого ни за что, отобрав всё самое ценное, что было у него, покоясь в грудном кармашке; но тут, откуда не возьмись, появились тапки, которые ходят сами – последний подарок Гранфатхера и, спустившись на не тающий рыхлый и обволакивающий снежок, унесли верных друзей подальше от расправы.
Рвали и метали враги, видя перед собой пустоту, а собаки и лошади недоумённо фыркали, растерянно пятясь назад.
Понял тогда княже, что не справиться ему в одиночку, и снова призвал он Визигота, дабы тот внемлил его мольбам. Но не успел чёрный эльф что-либо сделать – языческие боги отправили Ностра и Олертофикса в современный мир, решив их немного проучить.
А Ностр, обладая силушкой своей диковинной, мог бы положить всех и сразу, только не было в нём стремления такого, и не возжелал он плохого даже неприятелю.
Очутившись в будущем, русич-славянин ахнул от того, что он увидел.
Недра земные пробурены ради нефтяных скважин, и выглядели, как сыр с дырочками. От прежней зелени на планете осталась лишь четверть. Каждое крупное здание теперь напоминало вавилонскую башню, поскольку люди строили дома теперь не в длину и глубину, но в высоту. Мужчины уподобились женщинам, деля ложе с мужчинами. Дети проводили время не на природе, но перед светящимся ящиком. Воздух стал весьма грязным; даже пыль оседала чёрная, как пепел. Забылись истоки. В озере невозможно стало мыться и стираться. И витают над головой какие-то шумные, гудящие штуковины…
Возопил тогда от горя Олертофикс:
— Пущай обратно, где ж это я? Везде неправильная, правда. А ну подь сюды, окаянный, и избави меня от сей участи! Вертай обратно, голь перекатная! Куда я попал, и где мои ноги? Избави от такого…
Но Визигот, как ни старался, не мог противиться воле богов, даже пуская в ход гоэтию и теургию.
И раскаялся старче в жажде власти и богатств, ужаснувшись обозрённому. Смилостивились тогда боги русские, языческие, вернув обратно исправившегося грешника.
И прогнал вскоре Олертофикс от себя эльфа чёрного, дабы блуждал тот ныне в одиночестве да изгнании:
— С глаз долой, из духа вон! Не нужон ты мне боле, доколе вновь не упаду. Понял я, что мелочен и порочен был я в страсти своей повелевать народами. Хотел выстроить дворец, но в чистом поле буду, как и все. Не притязаю боле на то, на что око моё предательски уселось. Узрел я, что станется с нами в недалёком и грядущем горизонте, когда зоря пройдёт немало тысяч раз. Это есмь предупреждение всем нам. И чтоб не осрамиться позже, порядок я исправлю. Не допущу боле жертв и мишеней!
И оплёванный, никому теперь не нужный зверёк убёг в край сумерек, чтоб однажды снова растлевать умы людские. Денно и нощно он скитался, покуда не пропал совсем, ибо червь поедает сам себя, с хвоста, изнывая от собственной греховной ноши. И с тех пор нет вовек ни гномов, ни эльфов, никого. Такова была участь Визигота.
А князь народа русского в качестве компенсации отстроил камешек за камешком Новгород Великий по хотению и желанию простых смертных, вверенных ему под жезл и пуд рук своих. Прекратились распри и война, и возрадовался тогда Олертофикс радостию великою.
Строг он был и в еде умерен. Сосватал девицу юную московскую, и отыграли свадебку. И родила она любимому трёх прекрасных сыновей и трёх красавиц-дочерей. И каждое утро насыщался управитель свежим и горячим калачом, что пекла ему любовь его. И не было никого её краше, потому что всякий раз купец и просто государственный делец привозил серёжки ей с распродажи. И забыл Олертофикс про зависть и скупость свою, и не донимал более никогда тех, кто имеет больше него, при этом, не имея ничего. Больше никогда славный человек не притеснял люд и не отбирал того, что чужое и ему не причиталось.
Ностр так и не вернулся в родные края, предпочитая им лихие горы, скалы, болота, поля и леса, пересекая их в тех самых тапках, которые ходят сами. И всюду за ним сновал его самый лучший в мире слизень, преданный, чуткий и хладнокровный помощник. Целыми днями они творили добро, пытаясь в каждое сердечко донести немного света и тепла.
Грандфатхер же убил нового местного злодея Асмодея Петровича, простил Олертофикса и, сидя в четырёх стенах выколдовал себе новую ногу. Тогда и наступило счастье везде! Потому что кто, как не он, мог вылечить и выходить больных в своей отшельнической, покрытой мехом пещере, применяя заговоры и настойки на лекарственных травах, собираемых в предрассветье…
Старинное полесье никого больше не пускало к себе в гости, наглухо заперев все лазейки сучьями.
А боги радовались у себя на небе, довольные тем, что смогли на примере показать, что есть вещи куда опаснее, куда страшнее; что отпустить от себя идею завладеть чьей-то вещью только начало всех бед, ибо потом и начинается большая напасть; что с зависти, кражи и прочих дурных мыслей нехорошая история только начинается, а затем происходит очень большое зло…
КОНЕЦ
Поделитесь этой информацией с друзьями: